рисунки выполнены сподвижником Студии «Темпоральная реальность» Владимиром Виноградовым

состояния нервические

Воспоминания художника Анатолия Строчилина, которого поиски новых путей развития изобразительных средств, привели в 1967 году в студию известного художника и теоретика искусства Элия Белютина:
«…пришли в Ветошный переулок в полуподвал, нас группа 15 – 20 человек, все члены союза художников. Делимся впечатлениями. Вдруг сзади раздался громкий голос:
«Кто меня ждет! Я, Белютин!». Появился энергичный, актерского вида человек. Человек, который сразу взял нас в оборот. При этом в его словах был какой то магнетизм. Он начал рассказывать об искусстве, которое нам было сначала даже тревожно,
непонятно…Потом поняли «новая реальность» — это реальность художественного образа.
Обычно понимают реальность в искусстве, как изображение видимого мира на холсте, в точности без изменений. Но художник смотрит и у него рождается образ, окрашенный своим отношением к предмету. Как бы на энергетическом уровне в голове художника
изображение кодируется знаковыми, ритмическими колебаниями, превращаясь в символы, а затем изображение появляется на холсте художника, уже прошедшее через эту кодировку. Зритель смотрит на картину еще не осознав, но она его задевает,
беспокоит, она на него воздействует. Каждая работа должна быть окрашена чувством, переживанием, а не простым оптическим созерцанием. Школа Белютина помогла нам понять цвет, во всей его первозданности, понять как цвет воздействует. В живописи —
цвет, может быть, идет впереди сюжета…»
Воспоминания художника В. И. Преображенской:
«….Горком Графиков, ликвидированный в 1949 году, ожил, получил помещение в Ветошном переулке, и в полуподвале начала работать “студия без преподавателя”.
Полуподвал во дворе здания на Ветошном переулке, напротив ГУМа, большой и теплый.
Знакомлюсь и постоянно сижу рядом с Тамарой Рубеновной Тер-Гевондян. Любуюсь благородной сединой, обрамляющей прекрасное гордое лицо. Рисуем вечерами,
обязательно стоит “натура”, позируют профессиональные натурщики, мужчины и
женщины. Время идет. Растет желание как-то изменить привычные нормы рисунка.
Пытаюсь поймать душевный настрой модели, часто сажусь так, чтобы был сложный
ракурс. Это очень увлекает.
Рисует довольно много художников, в основном женщины. Однажды, группа
энергичных дам, ведомая И.Ю.Ярочевской, заявляет, что они нашли для нас педагога:
“Молодой, энергичный, красивый, обаятельный — художник Белютин!” Сразу же решаю, что это не для меня. Много времени я провела на занятиях под руководством многих педагогов, которым благодарна до сих пор, но все они не выходили за рамки “
академического рисунка”. Повторять все с самого начала я не хотела.
Вскоре стали записывать желающих… Я решила уйти. В дверях столкнулась со
старинной знакомой еще по Студии ВЦСПС — Таисией Ефимовной Воловик. Узнав,

почему я ухожу, она горячо воскликнула: ”Сейчас же возвращайтесь! Белютин — гений.
Другого такого педагога нет нигде!” Вернувшись, я узнала, что ВСЕ! запись окончена…
Тамара Рубеновна все же внесла меня в список.
Осенью 1958 года в том же подвале мы начали занятия с Элием Михайловичем Белютиным, действительно молодым, красивым, энергичным… Появилась Студия повышения квалификации художников, членов Горкома графиков. Сразу же стало ясно:
все, что мы умеем делать, будет кардинально заменено новым методом и рисунка, и мышления. Э.М.Белютин, сам выдающийся мастер, хотел создать из нас художников, свободно мыслящих, владеющих всем арсеналом средств Современного Искусства.
Перед ним была группа в 35-40 человек, в которой зеленая молодежь соседствовала со зрелыми людьми. Одни работали графиками, другие чертежниками, третьи — пока вообще никем. У всех была общая черта — полное незнание современного искусства, его поисков, взглядов, достижений. Знанию неоткуда было взяться. Все, что не было реализмом, советским соцреализмом, было запрещено. Только особо настойчивые могли урывками ознакомиться с “западным искусством”. Среди нас таковых или не было совсем, или было очень мало.
Нужно было разрушить этот панцирь невежества и пробудить стремление к познанию и овладению методом и средствами современного Искусства. Тамара Рубеновна сумела подробно записать вступительное слово Элия Михайловича Белютина. Вот оно: «Одной из целей наших занятий в Студии повышения квалификации художников при Горкоме художников книги, графики и плаката будет: …»
Извините, Элий Михайлович, но я должна Вас прервать. Если сейчас не запишу, то все уйдет как дым, расплывется, станет не нужным… Мне представилось, что жизнь — МОЯ ли, ЕГО ли, ЕЕ ли, ИХ ли — это сеть, паутина, клубок, где все вместе, одно цепляется
за другое, нити обвиваются одна вокруг другой, переплетаются, рвутся. Торчат обрывки, потом они опять едины, Эта движущаяся непредсказуемо плотная, клочковатая, рыхлая масса и есть Жизнь. Все важно… А мы начинаем разбирать: это главное… это
второстепенное…а вот этого вообще могло бы и не быть… И я ошибаюсь, когда вычленяю из своей жизни то, что в данный момент считаю не самым главным. Мне казалось всегда,
кажется и сейчас, что основное в моей жизни — это Студия. Но приходит понимание, что тем самым я выхолащиваю свое человеческое “Я”. Ведь столько сил, времени, любви,
переживаний было обращено помимо Студии к своим близким, родным, друзьям, работе.
Нам, воспитанным в духе “коллективизма”, сложно заставить себя смотреть на свою собственную жизнь, как на жизнь отдельной личности. Мы с самых юных лет были “членами коллектива” : семьи, класса, отряда, ячейки комсомола, наконец, Членом
Партии, что означало полное растворение в массе себе подобных. Даже, если удавалось избежать членства в Партии, все равно, мы ощущали себя составной частью “великой Семьи Советских Народов”.
Собственно в Студии происходило то же самое — почти сразу же мы получили высокое звание: СТУДИЕЦ! Это отличало нас от всех других, это вызывало гордость от принадлежности к касте “избранных”. Собственная “ избранность” завладевала умом.
Оценка окружающего и окружавших подчинялась этому ощущению. Помню, с каким восхищением Валентин Михайлович Окороков говорил: “МЫ”. подразумевая под этим высоконравственное содружество, увлеченное и развивающее Высокие Идеи Искусства…
Мы были запрограммированы на то, чтобы с легкостью , не видя ничего дурного, признать себя “единственными”, “творцами нового”, “стоящими над мелочами жизни”, под мелочами подразумевалось все, что шло в разрез с положением — “главное, основное в
нашем существовании — СТУДИЯ !” Конечно, к этому все пришли постепенно. Сначала было полное и добровольное, восторженное растворение себя в том, что говорил и в чем убеждал “ШЕФ”. Влюбленность в то, что мы делали, сливалась с влюбленностью в него — Мэтра, Учителя, всезнающего и всеумеющего. Одни были “растворены” больше, восновном женщины, в силу своей женской сущности, другие — немного меньше. Но на первых порах большинство, подавляющее большинство, свято верило и отдавало всего себя без остатка — СТУДИИ.
Что касается меня, то работа в нашем подвале под руководством Э.М.Белютина захватила меня полностью. Как-будто я вышла на свет из длинного, мрачного прозябания… Никак не складывается полное описание жизни. Нужно придумать какой-то
ход, чтобы убедительно и правдиво рассказать о той сложной жизни, которая сложилась в результате всех моих метаний, поисков, желаний…
Но вернемся в 1958 год. Итак, Элий Михайлович Белютин (буду обозначать его, просто

• ЭМ) начинает вести занятия в Студии повышения квалификации художников графиков
  при Горкоме Художников — графиков.
  Вступительная беседа:
  “Одной из целей наших занятий в Студии Повышения Квалификации художников при Горкоме художников книги, графики и плаката будет : раскрепостить эмоции художника,
  забитые требованиями узкой ремесленной подражательности в их повседневной производственной работе, которая укоренилась за последние 2-3 десятилетия в практике
  многих наших издательств. Унылый натурализм, которого сейчас требуют большинство художественных редакторов с оглядкой на “правильный рисунок” (эталон, который якобы
  существует), понимаемый, как точность подражания натуре, законченность (пресловутая “законченность”, где засушиваются всякие проявления художественных эмоций) — все это сбило с толку, дезориентировало многих художников-графиков, ведущих большую разнообразную работу по иллюстрированию книг, журналов, в плакате. Вас стали
  убеждать, что Вы не художники, а лишь подспорье фотографии, удобное для полиграфии.
  Требование научной достоверности часто ставят выше требований художественности.
  Реализм, и , в частности Соц.реализм, стали понимать и расшифровывать лишь в рамках критического реализма 19 века, меряя его мерками русских передвижников.
  Выразительность искусства подменилась узкопонятой изобразительностью, копировкой натуры. Вам нужно вернуть веру в истинность своих художественных эмоций, в
  проявление своей художественной индивидуальности… Вернуть “затюканному” художнику забытую им способность и возможность яркого восприятия, свежих впечатлений и эмоций и выразительной передачи своих мыслей и чувств народу, потребителю искусства…..
  Чтобы расширить наш кругозор, вернуть свободу восприятия и выражения, мы ознакомимся в ходе наших занятий со многими методами и способом художественной выразительности…
  Когда — то П. П. Чистяков, учитель Репина, Серова и многих других, в борьбе против сухого академизма нашел свою передовую по тому времени педагогическую систему. Со
  многими его методами мы познакомимся в ходе наших занятий. Но мы наследники всей мировой культуры и не можем замкнуться на одном узком участке одной страны и одного поколения художников.
  Мы пройдем по всей мировой истории человеческой культуры и искусства и всех стран современности, проанализируем самые различные методы, принципы изобразительности
  и выражения — Египет, Возрождение, Доисторические Эпохи, Современная Графика… и лучшее отберем себе на вооружение…”
  Увлеченные занятиями, мы и не заметили, как подошел 1959 год. Решили послать телеграмму Элию Михайловичу с поздравлением. Адреса никто не знал. Староста — Миша
  Большаков, отправился выяснять его через адресный стол. Вскоре он вернулся совершенно изумленный: оказалось, что ЭМ всего навсего…33 года !Мы же считали, что он старше любого из нас. Его знания, его проницательность заставляли нас признать его мудрее, опытнее, а тем самым и старше каждого…»